Человек из шкафа - Алексей Винокуров

Старик. Да ведь я не то. Я другое, законное. И все будет ваше – как только умру.

Алексеев (ворчливо). «Как только умру!» От тебя дождешься. Пожалуй, и сам первый ноги протянешь, ожидаючи.

Старик (печально). Да нет, уже скоро.

Алексеев (как бы в сторону, но громко). Уж и не верится… Что я теперь тетке скажу? Проваливай, старая, подобру-поздорову, в твоем возрасте вредно коммерцией заниматься. Поживи-ка ты лучше малость на улице.

Старик (задрожав губами). Не знал я… Не знал, что так оно все будет. Все водка проклятая, бес попутал.

Алексеев (вскакивая). Почему же она тебя попутала! Почему меня водка не попутала? Или я лучше тебя жил? Я, нищий, неизвестно на что существую – и это в тридцать лет! А я все живу… вот, думаю, должно же измениться что-нибудь. (Исступленно.) Ведь должно же! Должно!!! (Опускается на стул, устало.) Должно, как ты думаешь?

Старик (моргнув). Должно…

Алексеев (злобно). Должно! А чему меняться? Чему, объясни?!

Старик (осторожно ходит по кругу, испуганно, как индейский петух оглядываясь через плечо на собеседника). А, может, и нечему. Мы старики темные – откуда нам знать… А, может, нужна революция? Хорошее правительство там, благотворительные обеды…

Алексеев (насмешливо). И все?

Старик. И завтраки. И еще эти… социальные программы. А что? Дайте нам денег побольше – мы разве не орлы будем?

Алексеев. Денег побольше… Дайте нам сдохнуть спокойно! Что я могу? Ко мне в квартиру врываются бандиты, все рушат, избивают меня, унижают – куда я пойду? И это что? Каким словом это назвать? Хамы нас убивают и плакать не велят. Велят радоваться. Вокруг хамы – сверху, снизу. Сверху! Хам всегда сверху оказывается. Пока ты живешь, он по головам наверх лезет. Хамы. Присвоили себе мир. Да кто они такие?! Почему? Сдохнуть у них перед глазами – пускай посмотрят. Пусть их перекорежит!

Старик хватается внезапно за сердце и падает.

Алексеев (подхватывая его). Ну, что… что с тобой такое?

Старик. Плохо мне, Ваня.

Алексеев. Опять за старое? Снова дурака валяешь, да? Я на эту удочку второй раз не попадусь.

Старик. Нет-нет, я… Сердце что-то.

Алексеев. Давай на диван… Вот так, аккуратно.

Тащит старика, усаживает его на диван.

Старик. Плохо, мне, Ваня. Страшно жить. Устыдил ты меня.

Алексеев. Да что ты, ей-Богу! Это ведь я не тебе, ты-то при чем?

Старик. Молчи, Ванечка, молчи, не перебивай. Сердце у меня. Больно мне говорить, больно спорить. Больно глядеть на эту жизнь. Я бы себе простил, если бы один я. Но за что – другие? Господи, как мы живем, как страшно живем. Жалкие мы… Всех мы боимся, каждому кланяемся. И от своего-то готовы отказаться… Живем, как птицы в воздухе, нет нас тут, не смеем и на ветку сесть, придет кто-то с недовольным лицом – и сгонит нас. И нигде света не видно.

Алексеев. Ну, старик, ну чего ты! Ну, забудь про все, плюнь, мы вот еще как проживем. Отнимем твою квартиру! А не отнимем – так и ничего, живи в моей – разве нам тут плохо?

Старик. Хороший ты человек. Это главное. А про хамов – ты забудь про них. Нет их. И этих, что квартиру у меня украли – тоже нет. Мираж это все, пустыня, небылица. Не думай из-за них умереть, не думай умереть им в лицо. Не стоят они все того, чтобы самый последний из нас умирал. Пальца нашего они не стоят. Вечной жизни нашей, которая у нас в каждой секунде – а у них нет и в тысяче лет – не стоят они. А мы – мы не умрем, так и знай. Мы всегда с тобой…

Алексеев. Ну, конечно. Конечно, старик, о чем разговор! Мы с тобой еще поживем, мы с тобой…

Старик, захрипев, падает с дивана, Алексеев подхватывает его и кладет на диван.

Алексеев. Дед, ты что? Ты что выдумал? Не смей, ты слышишь! Я… Я запрещаю тебе! Запрещаю, понял!

Начинает делать искусственное дыхание. Прерывается, слушает пульс, снова делает искусственное дыхание.

Алексеев. Дыши, слышишь! Дыши! Вот только попробуй… Только попробуй у меня! Живи, я тебе говорю!

Слушает пульс. Рука безжизненно падает у него из рук.

Алексеев. Да что же это…

Стоит над ним на коленях, склонивши лицо, словно ощупывает его глазами. Потом утыкается головой в безжизненное плечо.

Становится темно. Постепенно загорается слабый, неверный, словно бы от свечи свет, который идет то ли от стоящей на полу настольной лампы, то ли прямо из-под пола. На диване лежит мертвый старик. Алексеев сидит в самом дальнем и темном углу на стуле, его сразу не заметно. Сидит скорчившись, как будто под грузом огромной тяжести.

В коридоре слышны шаги. Звонок в дверь. Алексеев сидит неподвижно. Звонок повторяется. Потом еще и еще раз. Шаги удаляются. Чудится, словно какие-то синие огни плывут в комнате, какие-то испарения поднимаются от мертвого тела.

Звонок. Еще один. Звонки идут один за одним. В темноте страшны их методичные переливы. Уже невозможно их терпеть, уже кажется, что сейчас и сам мертвый старик поднимется и пойдет открывать дверь, уже как будто он и поднимается, как вдруг звонки стихают и снова устанавливается оглушающая тишина.

Внезапно на столе звонит будильник. Алексеев вздрагивает и выходит из оцепенения. Он поднимается со стула, выключает будильник, приволакивая ноги, идет к двери. Постояв около нее минуту, вдруг открывает. На пороге стоит Участковый с поднятой вверх рукой.

Участковый. О! А я как раз хотел звонить…

Алексеев, ничего не говоря, поворачивается и идет вглубь комнаты.

Участковый. Как жизнь молодая? (Замечает покойника и на полуслове осекается.) Это… Это что такое?

Алексеев (в пустоту). Это… вот. Сердце не выдержало.

Участковый. Ах ты, Боже мой… Вы в полицию-то звонили?

Алексеев. Нет еще, не успел.

Участковый. В полицию надо. И в «Скорую». Обязательно. (Снимает фуражку, молчит.) Чего же это я приходил-то? А, вот. Вы, Иван Сергеевич, квартиркой интересовались… По адресу Проспект Мира, дом 18, квартира 22. (Откашлявшись, надевает фуражку.) Так вот, все точно. В квартире этой поселились бандиты. Сегодня взяли их с поличным. Так что обращайтесь теперь в законном порядке и владельцу квартиру восстановят. Пусть хозяин пишет заявление, ну и тому подобное…

Алексеев (чуть слышно). Умер хозяин.

Участковый (сдвинувши фуражку на затылок). Да… Ну, что ж… Наследникам, может. Были наследники у него?

Пауза.

Алексеев (с трудом). Не было наследников.

Участковый. Ну, ничего, значит, государству отойдет. Поселят кого-нибудь. У нас квартира пустой стоять не будет, об этом не беспокойтесь. К тому же хорошая такая, три комнаты. По нынешним временам целое богатство. Так что вот… (Помолчав.)Ну, счастливо оставаться… (Посмотрев на покойника и смутившись.) То есть, всего доброго. Одним словом, до свидания.

Идет к двери, на пороге останавливается и, оборачивается.

Участковый. А квартира, значит, его была? (Алексеев чуть заметно кивает.) Не дождался, выходит. Эх, беда, беда… (Выходит.)

Пауза.

Алексеев (один). Что же это ты, старик? Зачем ты так со мной? Как ты мог?

Под руку ему попадается завещание, он смотрим на него страшными глазами.

Алексеев. Что это? «Завещаю моему внуку Алексееву Ивану Сергеевичу…» Нет! Нет, не надо… не надо этого… (Медленно мнет завещание и отбрасывает в сторону.) Вот так… вот так! (Свет на мгновение вспыхивает, потом снова начинает гаснуть. Алексеев поворачивается к покойнику.) Ты видел, да? Видел? Теперь можешь вставать. Теперь все… Теперь это никому не нужно… Давай, хватит валять дурака, ты слышишь, вставай!

Дергает мертвого, стаскивает его с дивана, тормошит.

Вставай, а? Я тебя прошу… Ну, не валяй ты Ваньку, вставай! Ну, что ты издеваешься надо мной…

Внезапно пораженный какой-то мыслью, отпускает тело старика.

Все… Нет никого. Все ушли… Я один…один…

Выбегает вон. Свет медленно гаснет и все погружается в полную темноту. В темноте раздаются странные шаги, тихие вздохи, скрип дверей, потусторонние голоса и легкие вскрики. Мелькают свечи, которые ничего не освещают, плавают в воздухе их огни.